— Что же ты наплел, каланча!

— Да разве же я знал? Я же думал… Я предполагал… Умозаключения же делал.

— «Умозаключения»!

Но героев наших совсем не интересовали уже ни Бобешко, ни Бобинец. Они смотрели на Тайфун Марусю, которая сидела с Васей напротив них.

А он ей что-то шептал, шептал, шептал. Горячо, страстно, убедительно…

Она слушала и молчала.

И как бы удивились ребята, если бы узнали, что это же Вася помог Тайфун Марусе вечером прополоть этот ее участок, чтобы они могли спокойно поехать в город за подарками для деда Коцюбы.

Но они так никогда не узнают об этом. Тайфун Маруся вдруг подняла глаза и посмотрела на ребят, улыбнулась и подмигнула им.

И каждый из них решил, что она улыбнулась и подмигнула именно ему.

И все трое были счастливы… Кто легонько тронул Сашку Цыгана за локоть. Сашка обернулся.

Сзади стоял Бровко. Стоял и укоризненно смотрел такими умными, такими добрыми, такими преданными глазами… «Ребята, а я?.. Обо мне вы забыли…» Сашка Цыган толкнул локтем Журавля. Журавль тоже обернулся, все понял, подвинулся. И Бровко осторожно положил передние лапы на лавку между ними — никто и не заметил. Конечно, собакам нельзя за человеческий стол. Но это же была не собака, это же был Бровко…

Цыган потихоньку стянул с тарелки здоровый кусок колбасы и протянул Бровко. Бровко с благодарностью, одними губами (знает как вести себя за праздничным столом) взял колбасу, проглотил, потом поднял голову и лизнул Сашку Цыгана возле уха, — словно что-то шепнул… И неожиданно…

То ли правда Бровко ему нашептал, то ли по другой причине, но Сашка Цыган неожиданно как затянет тонким голосом во все горло песню из свадебного репертуара:

Весь длиннющий стол разразился хохотом. Так это было ожидаемо и забавно.

И председатель колхоза Максим Богданович, смеясь, сразу подхватил песню своим мощным баритоном. А за ним и Сергей тенором, и дед Коцюба хрипловатым баском, а потом и весь стол… Да так громко, что в роще посыпалась с деревьев листва.

Певучее у нас село. Только начни — и уже поют и выводить могут до самого утра.

Больше всех заливалась, рассыпая звонкие трели, Тайфун Маруся. Она радостно поглядывала то на Васю, то на наших ребят, то на деда Коцюбу. И лицо ее так сияло, будто это не лицо, а солнце…

А солнце смотрело на все это с синего безоблачного неба и тоже улыбалось. И перемигивалось с новыми дедовыми часами, которые, вы знаете, золотыми стрелками и цифрами чем-то были похожи на солнце…

Вот такие-то чудеса происходили этим летом в нашем селе Гарбузяны.

Недаром наш земляк поэт Андрей Лопата написал талантливые строки:

Приключение третье. Пассажиры таинственного «Мерседеса»

Глава первая, в которой Бровко начинает что-то предчувствовать… Кажуть, люди, кажуть…

И вот снова солнышко выглянуло из-за Лысой горы и радостно улыбнулось нашим Гарбузянам. И заговорщицки подмигнуло Бровко, который сидел возле своей будки, склонив голову набок и оттопырив одно ухо. Бровко и сам не знал, к чему он прислушивается.

Утро было обычное, летнее, и никаких подозрительных звуков не было слышно. Но ночью Бровко приснился фантастический сон с удивительными головокружительными приключениями, который заставил его проснуться на рассвете в неспокойном тревожном настроении. «Ой, что-то все-таки сегодня, наверно, случится, — подумал Бровко. — И снова с моими ребятами… Можно было бы гавкнуть им, разбудить, предупредить, но пока что не буду, пусть поспят еще, сердешные… Чует мое собачье сердце — хлопотливый будет у них сегодня день».

Бровко почесал задней лапой за ухом, потянулся, клацнул зубами и, позвякивая цепью, полез в будку досыпать.

Это воскресное утро было на редкость тихим и безмолвным.

Колхоз давно закончил жатву, собирать свеклу и картошку еще не время, и в селе было почти безлюдно. Кто подался на базар, кто в город по разным делам, а большая компания во главе с дедом Коцюбою и председателем колхоза Максимом Богдановичем Танасиенко поехали на свадьбу дедовой внучки Галочки и нового агронома Сергея Петровича аж в самый Киев. В этой компании были и родители Марусика, и Сашки Цыгана.

И поэтому мальчишки, оставленные под опекой мамы и бабушки Журавля, втроем спали сегодня на чердаке у Цыгана, зарывшись в душистое сено. И всем троим снились прекрасные радужные и безоблачные сны. В отличие от Бровко, ребята ничегошеньки не предчувствовали.

Первым проснулся Марусик. Наверно, от непривычки спать на чужом чердаке. Может быть, Журавль тоже бы проснулся по этой причине, хотя, как вы уже знаете, он любил поспать, и ему было безразлично, где и в каких условия он спит. Всегда и всюду ему снились одинаково увлекательные и невероятные сны.

Марусик протер глаза и взглянул сначала налево, потом направо. Слева было ухо Сашки Цыгана. Справа торчала из сена босая нога Журавля, которая не отличалась излишней чистотой. Нога пошевелила пальцами, потом дернулась раз, другой… Наверно, Журавль во сне то ли куда-то бежал, то ли играл в футбол.

Марусик зевнул и ткнул ногу пальцем. Нога дернулась и спряталась в сено.

Марусик повернулся к уху, взял тоненькую соломинку и пощекотал ее ухо. И ухо сразу исчезло. Вместо него появился глаз Сашки Цыгана, который сонно взглянул на Марусика.

Какой-то миг глаз смотрел непонимающе, потом моргнул и сделался сердитым.

— Да хватит спать, — поспешил улыбнуться Марусик. — Сколько можно?! Вскоре все трое уже спускались с чердака во двор.

— А что мне сегодня снилось, ребята… — сонно растягивая слова, как всегда, начал Журавль.

Но рассказать ничего не успел. Потому что с соседнего двора послышался ласковый, заботливый голос его матери:

— Журавлик! Сыны! Вы уже встали? А ну бегите скорее завтракать… Давайте, ребятки! Давайте, дорогие!

Мама Журавля была очень добрая и ласковая женщина, нежно любила своего сына, уличное его прозвище приняла как-то сразу и называла теперь сына не иначе как Журавлик. И в ее устах это звучало так трогательно, что нельзя было даже представить, чтобы она называла сына как-то по-другому. За ней и бабушка начала называть внука Журавликом. И Сашка Цыган в глубине души, скрывая даже от самого себя, завидовал другу из-за прозвища. Но тут уже ничего не поделаешь. Прозвища не выбирают. Какое тебе люди дали, с тем и живи.

На плите шипело что-то такое вкусное, такое аппетитное, такое дурманящее.

Журавлева мама, Катерина Ивановна Сырокваша, на все Бамбуры была признанная мастерица стряпать. Да и не только на Бамбуры. Со всех концов Гарбузян, даже из соседних сел, приходили частенько хозяйки поучиться у нее. А когда намечался в Гарбузянах какой-нибудь большой праздник — свадьба или рождение ребенка, проводы в армию или еще что, — то Катерина Ивановна уже знала: прибегут к ней с просьбой. И она не отказывала никому.

Она очень любила угощать людей, и, наверно, наибольшим наслаждением для нее было смотреть, как человек с аппетитом ест приготовленную ей пищу, и причмокивает, и нахваливает, айяйкает от удовольствия…

Вот и сейчас мама Журавля села к столу, подперла рукой щеку и с невыразимой нежностью смотрела на ребят, которые уминали вкусное жаркое.

— Ешьте, голубчики, ешьте, я вам еще положу. Ешьте, пока не остыло… Ведь тогда уже совсем другой вкус.

Да ребят не надо было и упрашивать. От такой вкуснятины их и за уши не оттянешь.

— Фу-у! — отодвинулся наконец от стола Сашка Цыган. — Что вы, тетя Катерина, с нами делаете? Так же и лопнуть можно. Спасибо!

— Ага, отодвинулся и Марусик. — У меня живот как барабан. Так вкусно готовить — просто преступление. Разве удержишься, чтобы не… того… Фу!